Читаем без скачивания Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

Его восковое, утомленное лицо так сияло от удовольствия, что Джек Обри не смог выполнить обещание, данное кают-компании. Моряки могли заделать все щели в переборках, замочных скважинах, световых люках, могли пить чай или кофе, закутаться в москитные сетки на день или два — разве такие пустяки помешают им нести службу? Капитан сказал доктору:

— У меня для вас сегодня сюрприз, Стивен: с нами будет обедать миловидная молодая женщина! Нынче утром на судне появилась сестра Дэшвуда — очень симпатичная молодая дама. Глядеть на нее одно удовольствие, причем она очень воспитанная. Тотчас спустилась в каюту брата и с тех пор так и не появлялась.

— Увы, должен извиниться. Я жду, когда моя настойка опия окажет свое действие на больного, а затем начну оперировать. Мистер Флорис ждет меня, а его помощники в данный момент затачивают бистуры — это такие хирургические ножи. Я бы предпочел подождать, пока мы не доберемся до Хазлара, но при таком ветре, полагаю, на это уйдет двое суток или около того. А пациент ждать не может. Моим коллегам не терпится понаблюдать за операцией; мне тоже хочется удовлетворить их любопытство. Вот почему я даю своим членам расслабиться. При такой операции нельзя допустить ни единого промаха. Кроме того, мы должны учитывать состояние пациента. Это обязательно. Когда мы станем копаться в его внутренностях, он должен быть уверен, что у хирурга твердая рука, поскольку пройдет какое-то время, прежде чем мы обнаружим больное место и закончим работу.

Пациент, бедняга Уоллес, был, должно быть, уверен в том, что у врача верная рука, когда его вели, вернее, тащили к операционному столу. Одурманенный опиумом, обалдевший от рома, он чувствовал себя на седьмом небе, узнав о том, какая знаменитость будет его резать. Однако, судя по его бледности, он был мало в чем еще уверен. Товарищи подвели его к столу и закрепили по-морскому: один, схватив его косичку, привязал ее к рым-болту; второй вложил ему в рот пулю, чтобы впиться в нее зубами, а третий внушал ему, что он экономит по крайней мере сотню гиней, попав сюда: ни один знаменитый врач, награжденный тростью с золотым набалдашником, не стал бы возиться с ним за меньшую сумму.

— Джентльмены, — произнес Стивен, заворачивая рукава, — вы увидите, что я начну с подвздошной впадины, проведу поперечную линию вот таким образом и найду точку надреза…

Между тем, направив острие ножа на углубление в паштете из оленины, Джек Обри произнес:

— Позвольте предложить вам этот паштет, мадам. Это одна из немногих операций, которые я могу выполнять таким ножом. Когда у нас на столе появляется мясо, я обычно зову на помощь своего друга, доктора Мэтьюрина, с которым надеюсь познакомить вас сегодня пополудни. По части разрезания он мастер.

— Благодарю вас, сэр, — ответила миссис Миллер. — Паштет выглядит аппетитно. Но я не могу поверить тому, что вы плохо орудуете ножом. Совсем недавно вы отрезали у французов «Фанчуллу», а уж такая операция — явное доказательство вашего мастерства.

Пока шел этот обмен любезностями, «Резвый» шел через Ла-Манш с поставленными круто к усиливавшемуся зюйд-весту парусами, с закрепленными галсовыми углами правого борта, неся при этом брамсели и достаточное количество стакселей.

— Не правда ли, мистер Симмонс, — произнес Джек Обри, выйдя на палубу, — какая красота. Как нравится фрегату идти круто к ветру. — Стоял теплый, ясный день; по небу плыли рваные облака, и сверкающие паруса, белые снасти корабля, кренящегося под ветром, резко выделялись на их фоне. Фрегат нисколько не напоминал увеселительную яхту; окраска его носила строго утилитарный характер, но не портила внешний вид. Однако белоснежный такелаж из редкого манильского троса, который корабль привез с Филиппин, создавал картину непревзойденной красоты, и, разумеется, немаловажной особенностью фрегата было его умение чувствовать себя в море как в родной стихии. С юга шла длинная, пологая волна в сочетании с мелкими волнами, которые ударялись о наветренную скулу, иногда вздымая фонтаны брызг, окатывавших шкафут, над которым на мгновение возникала радуга. Для артиллерийских учений день и вечер будут идеальными.

— Скажите, мистер Симмонс, — произнес Джек Обри, — как на практике вы осваивали стрельбу из тяжелых орудий?

— Видите ли, сэр, — отвечал старший офицер, — мы стреляли раз в неделю после ввода корабля в строй, но Совет Адмиралтейства так отчитал капитана Хамонда за расходование пороха и ядер, что у него опустились руки. — Джек Обри кивнул головой: знакомая история. Он тоже получал полные «справедливого негодования» письма, заканчивавшиеся странной фразой: «Ваши преданные друзья». — Так что теперь мы стреляем дивизионами раз в месяц. Хотя, разумеется, мы вкатываем и выкатываем пушки по крайней мере раз в неделю по боевой тревоге.

Джек Обри расхаживал по наветренной части шканцев. С грохотом вкатывать и выкатывать пушки — дело хорошее, но совсем не то, что стрелять из них. Далеко не то. Однако бортовой залп «Резвого» обойдется в десяток гиней. Он долго размышлял и прикидывал в уме; зашел в штурманскую рубку и принялся разглядывать карты, послал за старшим канониром, который доложил о наличии наполненных зарядных картузов, количестве наличного пороха и дал характеристику каждому орудию. Его любимицами были четыре длинноствольные девятифунтовые пушки, которые главным образом и использовались во время стрельб на фрегате. Их обслуживали он сам, его помощники и старшины-канониры.

Простиравшаяся за левой скулой линия горизонта оказалась разорванной неправильными очертаниями французского берега, и «Резвый» лег на другой галс. Как великолепно слушался рулевого корабль! Он плавно привелся к ветру, увалился на новый галс и набрал скорость на расстоянии всего лишь одного кабельтова, почти не потеряв при этом хода. Несмотря на значительную парусность и большое количество стакселей, с которыми пришлось работать матросам, прошло всего лишь четверть часа между командой «Все наверх!» и моментом, когда мачтовые матросы начали скатывать тросы в бухты и наводить порядок. За это время французский берег успел исчезнуть за кормой.

Ну что за корабль! Ни шума, ни суеты, ни тени сомнения в том, что он будет удерживаться на курсе. Он уже развивал скорость восемь узлов; такой фрегат был способен обезветрить любое судно с прямым вооружением. Но какой от этого прок, если он не сумеет разбить врага, когда с ним столкнется?

— Пойдем короткими галсами, мистер Норрей, — обратился Джек Обри к штурману, который был вахтенным офицером. — А затем, будьте добры, в полумиле от Бальбека положите корабль в дрейф, оставив одни марсели.

— Стивен, — несколько минут спустя спросил он у доктора, — как прошла операция?

— Великолепно, благодарю вас, — отозвался Стивен. — Это была самая великолепная демонстрация моего метода, какую только можно было пожелать. Идеальный случай для экстренного хирургического вмешательства, хорошее освещение, есть где развернуться. И пациент выжил.

— Молодец, молодец! Скажите, Стивен, не могли бы вы оказать мне услугу?

— Может быть, и смог бы, — с лукавым видом посмотрел на него доктор.

— Я о том, чтобы перенести ваших насекомых в каюту на раковине. Из пушек, установленных в каюте, будут стрелять. Возможно, грохот плохо скажется на них. Кроме того, я не хочу еще одного мятежа.

— Ну разумеется. Я понесу улей, а вы установите карданов подвес. Сейчас же и займемся этим.

Когда Джек Обри вернулся, все еще дрожа и обливаясь потом, приспело время объявлять боевую тревогу. Зазвучала барабанная дробь, и матросы «Резвого» сноровисто разбежались по боевым постам. Однако они отлично поняли — не только по необычной взмыленности старшего канонира и многозначительным взглядам, но и по тому, что миссис Миллер приказали спуститься на нижнюю палубу в сопровождении мичмана, несшего охапку подушек, — что предстоит что-то необычное. Когда же ее спросили, не боится ли она грохота, она ответила:

— Ничуть, он мне даже нравится.

Фрегат скользил по волнам, неся одни только марсели, в полумиле от берега — так близко, что можно было разглядеть овец, сбившихся вокруг пастуха, который удивленно таращился на море. Зато матросы «Резвого», доложившие начальству, что они все налицо и трезвы, ничуть не удивились, услышав команду: «Дульные пробки долой!»

Для того чтобы извлечь из стволов дульные пробки у некоторых пушек, пришлось приложить немалые усилия, поскольку их долгое время не вынимали оттуда. Однако, когда фрегат приблизился к батарее, защищавшей небольшой порт Бальбек, все пушки смотрели на него широко открытыми железными зрачками. Батарея из трех двадцатичетырехфунтовиков была расположена на островке в устье небольшой реки и исчезла в собственном дыму, открыв огонь с предельной дистанции. Был виден лишь огромный триколор, развевавшийся над облаком.